«Пена дней» и другие истории - Борис Виан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Во всяком случае, выполнять работу, которую могут делать машины, полный идиотизм.
– Должен же кто-то делать машины, – сказал Колен.
– О, конечно, – воскликнула Хлоя. – Чтобы получить яйцо, нужна курица, но когда есть курица, можно получать не одно яйцо, а целую кучу. Следовательно, лучше начать с курицы.
– Надо бы узнать, что мешает выпускать машины. Вероятно, просто не хватает на это времени. Люди тратят все время на то, чтобы жить, а на работу у них не остается времени.
– А может быть, совсем наоборот? – спросила Хлоя.
– Нет, – ответил Колен. – Если бы у них было время сделать машины, они могли бы потом ничего не делать. Я хочу сказать, что они работают, чтобы жить, вместо того чтобы работать над созданием машин, которые дали бы им возможность жить, не работая.
– Это чересчур сложно, – заметила Хлоя.
– Нет, это очень просто. Конечно, такие перемены могут произойти только постепенно. Но когда подумаешь, сколько времени уходит, чтобы сделать то, что так быстро изнашивается…
– По-твоему, рабочие не предпочли бы сидеть дома, и целовать своих жен, и ходить в бассейн и на танцы?
– Нет, – сказал Колен, – потому что они об этом не думают.
– Даже если они считают, что работать хорошо, разве они в этом виноваты?
– Нет, не виноваты, ведь им все твердят: «Труд священен, работать хорошо, это благородно, труд превыше всего, и только трудящиеся имеют право на все». Но при этом общество организовано так, что они работают все время и просто не успевают воспользоваться своими правами.
– Выходит, они глупые?
– Да, глупые, – сказал Колен, – поэтому и согласны с теми, кто им внушает, что нет ничего выше труда. Таким образом, они ни о чем не думают и не стараются освободиться от бремени такой работы…
– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – предложила Хлоя. – Я от этого устала. Скажи мне лучше, нравятся ли тебе мои волосы…
– Я тебе уже говорил…
Он посадил ее к себе на колени. И снова почувствовал себя совершенно счастливым.
– Я тебе уже говорил, что люблю тебя и в целом, и в частностях.
– Тогда переходи к частностям, – сказала Хлоя и с гибкостью змейки нежно к нему прильнула.
XXVI
– Простите, месье, но не угодно ли месье здесь остановиться? – спросил Николя.
Машина затормозила у придорожной гостиницы. Шоссе было уже хорошим, с гладким покрытием, испещренным солнечными бликами, которые так эффектно выглядят на рекламных фотографиях, а по обе его стороны раскинулся прекрасный ландшафт: деревья правильной цилиндрической формы, свежая травка, освещенная солнцем, коровы, пасущиеся на луговинах, источенные червячком ветхие ограды, живые изгороди из цветущей жимолости, яблони, усыпанные яблоками, желтые листья, собранные в аккуратные кучки, кое-где снежные овраги, для разнообразия – пальмы, мимоза, а в саду гостиницы – северные сосны и еще вихрастый огненно-рыжий мальчишка, который гонит по дороге двух овец и одну пьяную собаку. По одну сторону шоссе дул сильный ветер, по другую же ветра не было вовсе – каждый выбирал то, что ему нравится. Тень отбрасывали не все деревья, а лишь некоторые, и только в одной из канав квакали лягушки.
– Да, давайте здесь остановимся, – ответил Колен. – Все равно до юга нам сегодня уже не добраться.
Николя распахнул дверцу и вылез из машины. На нем был красивый шоферский костюм из свиной кожи и элегантная кожаная каскетка. Он отошел на два шага и оглядел автомобиль. Колен и Хлоя тоже вышли.
– Наш экипаж, увы, не блещет чистотой, – сказал Николя. – Ведь мы ехали по такой грязи.
– Не важно, – сказала Хлоя. – В гостинице мы попросим, чтобы его помыли…
– Пойди узнай, есть ли у них свободные номера, – сказал Колен. – И не грозит ли нам здесь смерть от голода.
– Слушаюсь, месье, – ответил Николя и приложил два пальца к козырьку каскетки, словно нарочно стараясь вывести Колена из себя.
Он толкнул калитку из вощеного дуба и нервно вздрогнул, когда ладонь его прикоснулась к обтянутой бархатом ручке. Гравий захрустел у него под ногами, затем он поднялся по ступенькам каменной лестницы и исчез в вестибюле.
Жалюзи на окнах были опущены, и изнутри не доносилось ни звука. Солнце подпекало упавшие в траву яблоки, и из них прямо на глазах проклевывались новорожденные зелененькие яблоньки, которые тут же зацветали и начинали плодоносить крохотными наливными яблочками. Яблоньки третьего поколения выглядели уже зелено-розовым мхом, и с них то и дело сыпались на землю яблочки-бусинки.
Несколько стрекозлят зажужжали на солнышке, предаваясь невнятным забавам, одна из которых заключалась в быстром волчковании на месте. На ветреной стороне шоссе какие-то злаки волнами склоняли колосья и гудели под сурдинку, а первые палые листья с тихим легким шелестом прилежно учились летать. Стайка жуков, трепеща крыльями, пыталась лететь против ветра с глухим бульканьем, подобным плеску плицев колесного парохода, который поднимается вверх по реке к Большим озерам.
Колен и Хлоя стояли рядом, молча греясь на солнышке, и сердца у обоих стучали в ритме буги-вуги.
Стеклянная дверь тихо скрипнула. Появился Николя. Он был весь расхристанный, а каскетка криво сидела на голове.
– Они что, вытолкали тебя взашей? – спросил Колен.
– Никак нет, месье, – ответил Николя. – Они готовы принять месье и мадам и заняться машиной.
– Что с тобой случилось? – воскликнула Хлоя.
– А, – махнул рукой Николя, – хозяина не оказалось на месте… Пришлось обратиться к его дочери.
– Ты хоть застегнись, – сказал Колен, – у тебя неприличный вид.
– Покорнейше прошу, месье, меня извинить, но я подумал, что ради двух хороших номеров стоит принести такую небольшую жертву.
– Переоденься, пожалуйста, раз ты без этого не можешь нормально разговаривать, – попросил Колен. – Ты играешь в дурака на моих нервах…
Хлоя остановилась у маленького сугроба. Снежинки были пушистые, свежие. Они ослепляли белизной и не таяли.
– Погляди, какая прелесть, – сказала она Колену.
Под снегами цвели примулы, васильки и маки.
– Ага, – ответил Колен, – только зря ты трогаешь снег, простудишься.
– Да что ты! Нет! – сказала Хлоя и вдруг зашлась кашлем, похожим на треск рвущегося шелка.
– Милая моя Хлоя, – Колен обнял ее и притянул к себе, – не кашляй так ужасно, мне больно.
Она выпустила снежинки из рук, и они медленно, словно пух, упали на землю и снова засверкали на солнце.
– Мне не нравится этот снег, – пробормотал Николя, но тут же спохватился. – Я прошу месье извинить меня за то, что я позволил себе высказаться.
Колен снял полуботинок с ноги и швырнул его Николя в лицо, но тот как раз в эту секунду нагнулся, чтобы оттереть пятнышко
